Каталог сайтов Arahus.com
назад содержание далее

Первые уроки

Как опытный врач, Леон Пуанкаре опасается, что ослабленный болезнью Анри не сможет вовремя занять свое место на школьной скамье. (“Вчера он чуть не упал с лестницы, — встревожешго сообщает ему жена. — Опять сильное головокружение”.) Но, как образованный человек, превыше всего ценящий блага просвещения, профессор Пуанкаре не хочет затягивать с началом обучения сына. Посвященный в эти сомнения Альфонс Гиицелин, давний друг семьи Пуанкаре, предлагает свои услуги: он мог бы заняться обучением Анри в домашних условиях. Вопрос был решен без долгих колебаний. Гинцелин широко образованный и эрудированный человек, инспектор младших классов лицея, прирожденный преподаватель, Кому же еще, как не ему, доверить начальное образование сына? К тому же он их сосед, живет совсем рядом, и Анри пе придется далеко ходить на занятия.

Так Анри появляется в доме Альфонса Гинцелина. Он уже умеет читать, писать и немного считает. Полный глубочайшего внимания, юный ученик сидит за столом, положив руки на тетрадь.

- Ну-с, дорогой мой Анри, — почему-то очень довольный, произносит мсье Гшщелин, прохаживаясь покомнате и потирая руки, — с чего же мы все-таки начнем? С чего вообще все начинается?

- С “до потопа”, — не без иронии произносит Анри, восприняв последний вопрос отнюдь не как риторический.

Это предложение весьма развеселило преподавателя.

— Великолепная иде-я! — живо откликается он. — Именно с зтого нам следует начать.

Порывшись на книжной полке, Гинцелин извлекает том в сафьяновом переплете.

— “Земля до потопа. Луи Фигье”, — с удивлением читает Анри название и имя автора лежащей перед ним книги.

А мсье Гинцелин, расхаживая из угла в угол, уже рассказывает ему о том, как ученые изучают живой мир прошлого но ископаемым остаткам организмов и животных. Перелистывая красочно иллюстрированную книгу с рисунками гигантских доисторических чудовищ, Анри внимательно слушает рассказ о знаменитом естествоиспытателе Кювье, который по одной лишь кости вымершего животного мог восстановить весь его облик.

— Замечательные исследования Жоржа Кювье создали палеонтологию как науку, — заключает свой урок Гиицелин.

Только сейчас Анри с удивлением обнаружил, что не записал в тетради ни единой строчки. Но рассказ мсье Гинцелина произвел на него большое впечатление.

Следующее занятие больше походило на беседу. Апри успел кое-что прочитать в той книге, которую ему вручил преподаватель, и сразу же начал задавать вопросы. Пришлось Альфонсу Гинцелину пуститься во все тяжкие и объяснять своему любознательному ученику, как изменялся на Земле мир живых существ в результате неведомых катастроф.

— Не раз потрясалась жизнь на нашей планете страшными событиями. Бесчисленные живые существа становились жертвой невиданных по силе потопов, оледенений, землетрясений и навеки исчезали с лица земли. Те остатки, которые находят в древних слоях пород, — следы гигантской гекатомбы. Но каждый раз жизнь возрождалась заново. На суше и в воде расселялись оставшиеся в живых существа, возникали совершенно новые виды организмов и животных. Так считают вслед за Кювье многие ученые.

Тут Гинцелин немного помедлил, раздумывая. Вправе ли он умалчивать о другой точке зрения? Конечно, вряд ли семилетний мальчуган, даже не в меру смышленый и начитанный, постигнет весь драматизм разногласий между двумя научными школами. Но оставлять его в неведении он не хочет, не хочет заведомо искажать истину, представляя неискушенному уму одно из возможных решений вопроса как единственно приемлемое. Стараясь говорить как можно проще, не вдаваясь глубоко в подробности, Гинцелин поведал Анри о раздорах между французскими биологами.

— Взгляды Кювье оспаривал вслед за Ламарком но менее великий ученый — Жоффруа Сент-Илер. Он не признавал теорию катастроф, отрицал скачкообразный характер развития живого мира на Земле. По его мнению, между различными формами живых существ можно усмотреть преемственность, связь, даже между такими далекими и непохожими друг на друга, как ползающие рептилии и владыки воздушного царства — птицы. Многие из исчезнувших видов животных, некогда населявших земной шар, являются родоначальниками ныне живущих видов, утверждает Жоффруа. Тридцать лет назад в Парижской академии между ним и Кювье разгорелась яростная дискуссия. С обеих сторон было высказано в адрес друг друга немало едких критических замечаний и колких намеков. Эхо полемики разнеслось по всей Европе. Несомненно, Этьенн Жоффруа Сент-Илер, которому Бальзак посвятил в знак восхищения его гением одно из лучших своих творений, крупнейший ученый и выдающаяся личность. Но одолеть Жоржа Кювье ему было не под силу. Правда, победа Кювье тоже не выглядит весьма убедительной. Во всяком случае, так считает член Парижской академии, президент Общества акклиматизации животных Изидор Жоффруа Сент-Илер, вопреки мнению большинства упорно придерживающийся взглядов своего отца.

Не мог еще Альфонс Гинцелин знать, что правы окажутся все-таки Ламарк и Жоффруа Сент-Илер, предшественники Чарлза Дарвина, а не Кювье. Не мог он догадываться о том, что Жоффруа, проповедовавшего идею единства живое природы, постигла судьба пророка в своем отечестве. И конечно же, никак не мог он предполагать, что много лет спустя самые нежные узы свяжут его ученика с одной из представительниц прославленного семейства Жоффруа Сент-Илер. Так же, впрочем, как не ведал этого сам Анри, впервые услышавший знаменитую фамилию. В данный момент его заботило нечто другое: опять он ничего не записал в своей тетради.

К концу одного из следующих уроков, уже собираясь уходить, Анри решил спросить Гинцелина, нужно ли ему приносить с собой тетрадь.

— М-да, тетрадь, — преподаватель задумчиво перелистал ее чистые страницы. — А знаешь ли ты, мои мальчик, как создавалась письменность? Нет? В следующий раз мы обязательно об этом поговорим.

Идя на очередное занятие, Анри на всякий случай прихватил с собой злополучную тетрадь, но так ею и не воспользовался. Урок за уроком проходил он своеобразный курс обучения. У Гинцелпна широкий охват наук и проблем: биология, география, история, правила грамматики. Не обошли они своим вниманием и четыре действия арифметики. Учитель не без удивления убедился, что Анри неплохо считает в уме. А ученик, мысленно производя сложение и вычитание целых чисел, вспоминал свою бабушку из Арранси. Вот кто поразил бы мсье Гинцелина своими способностями к устному счету! Но, чем бы они ни занимались, к каким бы вопросам пи устремлялось их внимание, Анри редко приходилось брать в руки перо или карандаш. С него не спрашивали письменных заданий, не загружали его рутинной, по неизбежной, казалось бы, на первых этапах обучения работой. Постороннему наблюдателю могло показаться, что учитель просто беседует со своим учеником о всякой всячине, насыщая его всеядную любознательность своей уникальной эрудированностью.

Чем объяснить столь необычную манеру преподавания? В неумении Альфонса Гинцелина никак не обвинишь. Судя по дошедшим до нас сведениям, он хорошо знал свое дело: имел навыки и вкус к преподаванию начальной математики, написал учебник арифметики, интересовался естественными науками, был автором сочинения “География Мёрта” и пробовал даже свои силы на литературном поприще. Быть может, по договоренности с родителями он щадил не окрепшего еще после болезни Анри? Пли, как опытный и незаурядный преподаватель, Альфонс Гинцелин имел свою особую точку зрения па процесс обучения? Платон говорил, что “уроки, которые внедряют в душу людям насильственно, не остаются в ней. И потому, когда даешь детям уроки, не прибегай к насилию; сделай лучше так, чтобы они учились играючи; таким образом ты лучше узнаешь, кто к чему расположен. Детей нужно подвозить к месту сражения на конях, чтобы они без устали вступали в рукопашную”. Быть может, следуя подобным предостережениям, Гинцелин старался избежать малейшего давления или принуждения, чтобы не угнетать первые ростки любознательности, не подавлять робкие еще побуждения к истине и красоте?

Сейчас уже трудно найти ответы на эти вопросы. О правильности любого метода преподавания судят но его конечному результату. А первые уроки действительноблаготворно сказались на развитии Анри Пуанкаре. С кем-нибудь другим этот рискованный и спорный педагогический эксперимент мог бы окончиться весьма плачевно, привив вкус к поверхностному усвоению знаний, к дилетантизму худшего толка. Но Анри такая опасность не грозила. Напротив, столь широкое энциклопедическое образование, видимо, как нельзя более соответствовало его умственному складу. Конечно, вряд ли оно могло быть сколько-нибудь полным и систематическим. Зато Гинцелин полностью выполнил одну из важнейших задач подготовительного курса обучения — пробудил в Анри неутолимую жажду новых знаний.

Много позднее выявится еще один неожиданный итог этих занятий, не предвиденный даже самим преподавателем. Преподнесенный Анри опыт усвоения знаний почти без фиксации на бумаге, с минимумом письменной работы, попав на благодатную почву, вырос в глубоко своеобразную, резко индивидуальную манеру. Во всяком случае, послужил тем первотолчком, который помог определиться природной склонности Пункаре. На всю жизнь останется у него если не отвращение, то, по крайней мере, пренебрежение к писанине, к процессу графического закрепления своих знаний. Эту его черту не смогли исправить все последующие годы учебы.

При том методе обучения, который избрал Альфонс Гинцелин, основная нагрузка ложилась на слуховую память ученика. От природы великолепная слуховая память Анри еще больше окрепла и обострилась от этих упражнений, которые послужили для нее целенаправленной тренировкой. Подход Гинцелина, быть может совершенно случайно, оказался сугубо индивидуальным подходом, весьма благоприятным для таких натур, как Анри Пуанкаре.

Под влиянием ли Гинцелина или по собственному побуждению, но Анри пристрастился к чтению научно-популярной литературы. Вместо волшебных сказок Шарля Перро, столь любимых всеми в этом возрасте, вместо похождений отважных принцев и прекрасных фей его влекут к себе страницы с описаниями грандиозных космических процессов, с эпизодами из далекого прошлого живого мира, со сценами из быта диких, отсталых племен. Книги проглатываются им с невероятной быстротой. Раз прочитав книгу, он больше к ней уже не возвращался. Но понравившиеся места без особых усилий запоминаются им почти наизусть. В любой момент он мог сказать, на какой странице и в каком абзаце излагаются те или иные сведения. Анри с увлечением просматривает номера популярного в ту пору во Франции журнала “Вокруг света”, прослеживая прогресс в освоении Африканского континента.

Игры с географической картой дают простор его неистощимому воображению. Пестро раскрашенный рулон бумаги словно раздвигает его умственный горизонт. Анри убеждается, что путешествовать можно, не только обращаясь к услугам специального агентства, как его отец, ко и мысленно. И это не менее увлекательно. Вдвоем с Алиной они водят пальцами по карте, обсуждая маршруты поездок из Нанси в Париж. Анри испытывает приятное волнение от перевоплощения много раз слышанных им названий — Шампань, Нормандия, Эльзас, Лангедок — в цветные, резко очерченные пятна на бумаге. Карта представляется ему своеобразным кодом, ключом к постижению окружающего мира.

К концу года Гинцелин в качестве поощрения предложил Анри прочитать полный комплект “Естественной истории”, заранее зная, какое удовольствие он доставляет этим своему ученику. Сияющий и счастливый, приносит Анри домой пять увесистых томов. Просмотрев их, Леон Пуанкаре отложил в сторону том, посвященный анатомии и физиологии человека, а остальные вручил сыну. Это был, пожалуй, единственный случай, когда он вмешался в процесс обучения, внес свои коррективы в действия преподавателя. Анри с головой углубился в чтение, поглощая страницу за страницей, главу за главой.

 

назад содержание далее
Используются технологии uCoz