Совершим скачок и от Ньютона перейдем к Гейзенбергу (см. примеч. 10). В его автобиографии перед читателем проходит много известных людей, таких, как Бор, Паули и другие, материал подан очень интересно, диалоги прекрасно передают характер и возраст собеседников. Ясно ведь, что логические доводы совсем юного, не достигшего еще 20 лет человека не всегда безупречны, и Гейзенберг пишет, что, восстанавливая беседы, он старался вспомнить, какими он и его собеседники были тогда. Поэтому книга получилась очень хорошей.
В ходе спора собеседники многократно перескакивали с темы на тему. Перечитывая свои записи этих диалогов, Гейзенберг стремился определить сущность того, на чем настаивал оппонент. Они говорили о самых разных физических явлениях; при отборе диалогов для автобиографии Гейзенберг классифицировал их в зависимости от обсуждаемого физического принципа. Поэтому при отборе надо было выявить глубинный смысл («центральный или скрытый порядок») или, говоря обычным языком, основной, глубоко проникающий универсальный закон. Как он додумался до такой идеи? Возможно, она пришла к нему в детстве, когда он дома слушал беседы в кругу друзей своего отца, преподавателя классических предметов — греческой, римской и средневековой истории и культуры. В десятилетнем возрасте Гейзенберг знал уже диалог Платона «Тимей».
Насколько мне известно, диалог «Тимей» посвящен натурфилософии. Платона вообще считают атомистом, но его взгляды отличались от взглядов школы Демокрита. Признавая четыре вида атомов, из которых состоят земля, вода, огонь и воздух, Платон сопоставлял их правильным многогранникам. Многогранники — четырехгранники, шестигранники, восьмигранники, одиннад-цатигранники, двадцатигранники — строились из треугольников, четырехугольников, пятиугольников. Что это, как не (пусть несколько идеализированное) учение об атомах? Сейчас мы сказали бы, что Платон строил геометризированную картину мира.
Гейзенберг неоднократно повторяет, что он всю жизнь хотел придерживаться подобной ориентации мысли, очень близкой современным идеям.
Правильные многогранники — тела, имеющие наивысшую симметрию. Гейзенберг же интересовался законом наиболее глубокого упорядочения естественного мира, искал закон, выражающий скрытую симметрию. Поиски этой симметрии выкристаллизовались в его мировом уравнении (см. примеч. 11). В него, по сравнению с уравнением Дирака, Гейзенберг добавил члены, характеризующие взаимодействие материи с самой собой. Исходя из этого нелинейного уравнения, он пытался построить довольно простую теорию, позволяющую описать элементарные частицы.
Что я хочу этим сказать? Я не обсуждаю вопрос о справедливости или ошибочности единой теории Гейзенберга, а хочу лишь подчеркнуть, что он тоже с юных лет стремился придерживаться одного и того же направления мысли. Гейзенберг беседовал с Бором о самых разнообразных вещах, но при этом его мысль была направлена совсем не в ту сторону, что мысль Бора (хотя, например, в интерпретации квантовой механики их позиции по существу совпадали). Различия в их оценке копенгагенской интерпретации (см. примеч. 12) — не более, чем нюансы, но в дальнейшем, насколько я понимаю, их философские позиции значительно разошлись. Мне хотелось бы еще остановиться на каком-либо из разговоров Гейзенберга с Бором, но времени не осталось, и я не буду больше отступать от темы лекции.