Поле — почтенная, уважаемая четырехмерная квантованная физическая величина — адекватно представляет корпускулярные и волновые свойства и сжато выражает связь спина со статистикой. Понятие это очень содержательно, но с ростом числа элементарных частиц возрастает и число полей, что неудовлетворительно. Конечно, не о маховской экономии мышления я говорю, но все же число полей хотелось бы уменьшить. Кроме того, независимо от их числа, теория поля налагает на поля свои, довольно суровые ограничения. Есть, конечно, люди, которым ограничения нравятся. Например, вы, молодежь, любите носить все тесное и узкое (смех в зале).
Одно весьма жесткое ограничение — ковариантность при преобразовании Лоренца — налагается частной теорией относительности. Квантовая механика требует сохранения вероятности (унитарность), без чего невозможна вероятностная интерпретация. Все теории, допускающие такую интерпретацию, должны быть унитарными. Далее идет причинность, формулируемая с учетом частной теории относительности. Очень удачной была мысль посмотреть, какие поля удовлетворяют всем этим ограничениям. Ее появление знаменует конец «теории» элементарных частиц и начало их «механики» (смех в зале). Но пока механика элементарных частиц еще не создана, и вы не слишком опоздали родиться (смех).
Не боясь показаться однообразным, я не устаю повторять, что поле — четырехмерный объект, и потому поля не произвольны. На феноменологическом уровне на них налагаются ограничения двух видов — диктуемые квантовой механикой и связанные с теорией относительности (лоренц-инвариантность). Лоренц-инвариантность, или симметрия . . . (см. примеч. 66) .. . симметрия эта очень красива. Некоторые физики даже считают, что элементарные частицы по своей природе должны иметь предельно высокую симметрию. Гейзенберг — великий человек, но в этом отношении он, по-моему, перестарался. Я не стал бы слишком подчеркивать именно такого типа симметрию, хотя бы из-за существования общей теории относительности, сильно отличающейся от теорий, о которых мы сейчас говорили.